фик: игрушки и аксессуары для кошек. дорого.

[M-and-M]

Название: ИГРУШКИ И АКСЕССУАРЫ ДЛЯ КОШЕК. ДОРОГО.
Автор:  Власть несбывшегося
Бета:  Кейя
Фандом: МиМ
Пейринг: Фагот/Бегемот
Рейтинг: NC - 17
Размер: миди
Жанр: романс
Категория: слэш
Статус: закончен
Предупреждение: Вольное обращение с классикой русской литературы. Я в курсе, что Булгаков многократно перевернулся в гробу.
Два матерных слова; очень слабый намек на кроссовер с "Легендами короля Артура"

Кошки выбирают себе хозяев, чтобы тем было кому служить. (с)

Cause I may be bad
But I'm perfectly good at it
(Rihanna)

Фото-иллюстрации

Фагот




Бегемот





12 июня 2011 года; 13.27; поезд Париж – Рим, где-то между Болоньей и Флоренцией.

Миссис Палмер, почтенная дама околошестидесятилетнего возраста, от всей души наслаждалась путешествием. Сын ее, успешный финансист, три года как перебрался из Бостона в Лондон, уверенно шагнув на следующую ступеньку карьерной лестницы, и вот гордая мать решилась наконец-то навестить любимого отпрыска, и даже сделала над собой титаническое усилие, отважившись на трансатлантический перелет.

Первую неделю все шло прекрасно: по вечерам Дик водил мамочку в рестораны, в театры, утром миссис Палмер осматривала достопримечательности Лондона.

Потом радужная картина несколько поблекла: из командировки вернулась подруга Дика Мелинда, восходящая звезда глянцевой журналистики, и атмосфера в нарядной квартире в Кенсингтоне начала неумолимо сгущаться.

Энергичный Дик не зря был на хорошем счету у начальства: не дожидаясь, пока отношения между дамами войдут в глухое пике, он в каких-то пару дней организовал для любимой мамочки поездку в Париж и Рим, которая должна была продлиться как раз до следующей командировки Мелинды.

Таким образом, миссис Палмер провела пять дней в самой романтической столице Европы и теперь напрявлялась в Рим, в том числе и с целью посетить главную католическую святыню мира – Ватикан.

Надо сказать, что романтической столицей миссис Палмер осталась не очень довольна. Уж слишком много позволяли себе ее обитатели, беззастенчиво обнимаясь под тенистыми каштанами, прилюдно целуясь за столиками уличных кафе, прямо над дымящимися чашками с эспрессо, не стесняясь ничего и никого.

В отеле миссис Палмер тоже не понравилось. Ей достался отменный номер, просторный и светлый, с видом на Елисейские поля, но вот беда – как выяснилось, именно над ним располагались апартаменты для новобрачных, и сняты они были на весь срок пребывания миссис Палмер в Париже.

Зато купе первого класса оправдало все ее ожидания! Миссис Палмер страшно боялась летать, в глубине души считая самолеты дьявольским изобретением, и поэтому мелькающие за широким окном городки, поля и перелески, а также возможность с комфортом подремать привели ее в редкое благодушное состояние.

После остановки в Болонье у миссис Палмер появились попутчики.

Поезд только-только тронулся, плавно набирая скорость, как прозрачная стеклянная дверь отъехала в сторону и в купе вошел новый пассажир.

На итальянца пассажир не был похож ни с какой стороны. Был он высоченный, худой, с длинными ногами, встрепанными короткими рыжеватыми волосами, в мягком льняном клетчатом пиджаке слишком яркого василькового оттенка. В ухе миссис Палмер разглядела серьгу и чуть поджала губы. Подобных украшательств у мужчин она не одобряла.
«Какая-то английская богема», подумала она, вспомнила Мелинду и ощутила легкую досаду.

Поезд тем временем уже разогнался, превратив картинку за окном из классического пейзажа в импрессионистскую мазню.

Рыжий вальяжно плюхнулся в кресло напротив миссис Палмер, широко улыбнулся, стрельнув такими же синими как пиджак глазами, сказал гнусавым голосом по-французски:

- Бонжур, мадам, - и шлепнул на сидение рядом с собой объемистый саквояж кофейного цвета.
- Миссис, - с достоинством ответила миссис Палмер.
- О, так мадам - американка? – восхитился рыжий, одарив миссис Палмер широченной улыбкой от уха до уха. – Пардон, миссис…
- Палмер, - сказала миссис Палмер немного более благосклонно.
- Пол Бессун*, - рыжий даже приподнялся в кресле, изобразив поклон, после чего нашарил не глядя застежку своего саквояжа и громко ею щелкнул.

Саквояж немедленно открылся, тут же оттуда высунулась треугольная черная морда с огромными ушами-локаторами. Морда принюхалась, подозрительно огляделась, пошевелила усами и изволила вылезти наружу, ловко выпрыгнув из недр саквояжа на плюшевое сидение.

- Вы не против моего котика? – вежливо поинтересовался Бессун и уставился на миссис Палмер полным надежды взглядом.

В принципе, миссис Палмер любила кошек. Но нормальных кошек, толстых, пушистых, неподъемными оковалками лежащих на диванных подушках.

Создание же перед ней было совсем другого рода – поджарое, едва ли не тощее, чернющее, с тонким хвостом-прутиком и недобрым выражением на мрачной физиономии.

И к тому же не приходилось сомневаться, что это именно кот. Отсутствие шерсти не оставляло простора никакому воображению.

Какая-то в высшей степени неприличная порода! «Господи, куда катится эта Европа!», - мысли миссис Палмер съехали в привычную за последнее время колею. Все не как у людей! Сплошной разврат и бесстыдство, вот что!

Особенным ударом для миссис Палмер стало то обстоятельство, что пара из апартаментов для новобрачных в парижском отеле оказалась вовсе не обычной парой, состоящей из невесты и жениха. Невеста отсутствовала там как класс, зато женихов насчитывалось ровно в два раза больше, чем было принято на родине миссис Палмер.

- Направляетесь в Рим? – поинтересовался Бессун, все так же улыбаясь.

Кот тем временем уселся прямо посередине разделяющего сидения столика и принялся тщательно умываться. На длинной котячьей шее обнаружился блестящий ошейник белого металла, утыканный шипами. Кот, похоже, ошейником ничуть не удручался, видимо, привык, ловко чесал лапой за ним и за ухом, а вот миссис Палмер никак не могла оторвать взгляд от переливающейся вещицы, ее словно загипнотизировали.

- Какой прелестный котик, - наконец выдавила она из себя.

Еще почему-то захотелось прижать к себе поближе сумочку.

Кот на мгновение прекратил умываться и с насмешкой поглядел на миссис Палмер. Взгляд у него был вовсе не кошачий, и вызвал у миссис Палмер желание осенить себя крестом.

Наглая тварь вытянула заднюю лапу совершенно неприличным образом и принялась ее вылизывать, искоса поглядывая на миссис Палмер.

- Так вы едете в Рим? – снова спросил рыжий , наклонился, сграбастал кота за загривок и уложил себе на колени.

Кот, хоть весьма строптивого вида, сопротивляться и не подумал, а наоборот, развалился на хозяйских ногах тряпочкой и принялся тарахтеть как сломанный барабан в стиральной машинке.
Тут в купе внезапно стемнело – поезд влетел в туннель. Снаружи загрохотало, завыло и засвистело самым бесовским образом.

Миссис Палмер отчего-то ужасно испугалась. Показалось ей, что прямо над ухом кто-то гнусно засмеялся препротивным визгливым смехом, хлюпая и подвывая. А потом хихиканье сменилось и вовсе непонятными звуками: влажными шлепками, неразборчивым шепотом и резким вскриком, тотчас же оборвавшимся.

Туннель выпустил поезд на свободу так же неожиданно, как принял в себя.

Глазам миссис Палмер предстала на редкость омерзительная картина – кот все так же лежал на коленях рыжего мистера Бессуна, но уже животом кверху, разбросав во все стороны костлявые лапы, и урчал, явно наслаждаясь. И было чем – пальцы его хозяина, отчетливо выделявшиеся на фоне черной шкурки, размеренно оглаживали бесстыдно выставленное впалое брюхо, каждый раз проходясь между лап и захватывая в горсть все котячье хозяйство.

Миссис Палмер даже не почувствовала, как уронила нижнюю челюсть себе на грудь. В жизни ей не приходилось видеть такого непотребства, и терпеть подобное на склоне лет она никак не собиралась. Кровь бросилась ей в лицо, залив щеки и шею болезненным пурпуром.

Бесстыдник-кот и его гадкий владелец оба смотрели прямо в глаза миссис Палмер, откровенно и совершенно одинаково ухмыляясь.

Миссис Палмер схватила сумочку и вскочила, намереваясь выбежать в коридор, найти проводника или же любого другого представителя властей и администрации и потребовать немедленно высадить нарушителей общественного порядка и моральных устоев, заставить их заплатить штраф и какой-нибудь еще страшной и немедленной кары.

В полном исступлении миссис Палмер дергала ручку двери, пытаясь раздвинуть застрявшие створки, и даже заколотила кулаками в стекло, когда увидела, как мимо прошел степенным шагом пожилой мужчина солидного облика. Он никак не мог ее не заметить и не услышать, а все же прошел дальше, даже не повернув в ее сторону головы, будто никакой миссис Палмер и не было. Тут в ее голове сформировалась страшнейшая мысль – двери и не подумают открываться. И никто-никто ей не поможет, просто потому, что – каким-то необъяснимым образом – ее никто не видит с той стороны.

- Похоже, миссис Палмер не любит животных, - разочарованно сказал Бессун у нее за спиной.

Миссис Палмер окатила волна липкого ледяного ужаса, но еще хуже стало сразу после, когда на эту издевательскую реплику ответил кто-то еще, глубоким грудным голосом, густым как патока:

- А еще миссис Палмер не любит нетрадиционные пары.
- Да ты что? А мы нетрадиционная пара? - задумался Бессун. - Да, точно, с какой стороны не посмотри, совсем нетрадиционная...
- Представляешь, она считает нас дьявольским отродьем! Кошмар, правда? - нажаловался некто.
- Какая несправедливость! - плаксиво воскликнул Бессун. - Я сражен в самое сердце! Я не такой, о нет! Миссис Палмер!

Сумочка выпала из ослабевших пальцев миссис Палмер. Ноги сделались ватными. Миссис Палмер медленно, нехотя обернулась, ожидая увидеть страшное.

Предчувствия ее не обманули.

Никакого кота на коленях проклятого Бессуна на было. Теперь там, так же блядски развалившись, полулежал черноволосый молодой парень, едва-едва вышедший из подросткового возраста, с черными, лоснящимися как мех кудрями, скуластым треугольным лицом и оттопыренными ушами. Белая рубашка его была расстегнута, край выбился из-за ремня, а рука рыжего распутника все так же, с непристойной откровенностью поглаживала бледную кожу, развязно забираясь глубоко под брючный пояс.

- Видите ли, дорогая миссис Палмер, - сказал паскудник в клетчатом пиджаке. – Мой мальчик хочет, чтобы его приласкали, а я не привык ему отказывать… Так что, сами понимаете, нам нужно место… а в купе его ужасно мало, и кто-то тут явно лишний…

Тот второй, с черными волосами, при этих словах зевнул, продемонстрировав внушительный набор острейших, вовсе не человечьих зубов, и со вкусом потянулся, изогнув шею. На шее миссис Палмер увидела тот самый ошейник, который прежде видела на коте, блестящий до рези в глазах и утыканный шипами.

Ошейник этот стал последней каплей – в глазах у нее помутилось, голова закружилась, мир завертелся бешеной каруселью и померк.


25 сентября 1979 года; 22.12; Манхэттен, Нью-Йорк, США

Гигантская чаша Мэдисон-сквер-гарден пульсировала в этот пряный сентябрь словно только что выловленный моллюск. Под ногами прохожих сотрясался асфальт, а если бы кто-нибудь приложил ладонь к стене здания, то обязательно почувствовал бы ритмичную дрожь, как будто бы огромное строение было живым организмом.

Неподалеку от западного входа остановилось такси, задняя дверь машины распахнулась, выпуская из пропахшего бензином нутра пассажира. Чернокожий Пит Элис, вот уже полгода подвизавшийся в качестве контролера, маялся у металлических стоек, ограждавших вход, и обрадовался приехавшему как родному брату. Пит провел весь вечер у дверей, как ему и было положено, напряженно прислушивался к грохоту музыки и реву восторженной толпы фанов группы, которая давала этим вечером концерт, и единственным его развлечением за последние два часа были только сигареты в помятой пачке, заканчивающиеся прямо на глазах.

Выбравшийся из такси человек расплатился с водителем и прямиком направился к контролеру. Именно в этот момент тысячи людей внутри стадиона в очередной раз взревели хором больных мамонтов и разразились шквалом аплодисментов, и вышло так, будто толпа приветствует таким образом новоприбывшего.

- Концерт уже заканчивается, сэр, - сказал Пит.

Сначала ему показалось, что вылезший из желтого такси мужчина стар, как египетские пирамиды. Однако теперь, когда тот приблизился, оказалось, что – ничего подобного. Мужчина был тощ и высок, только немногим меньше семи футов, с загорелым до черноты лицом техасского рейнджера и, наоборот, по контрасту, выгоревшими до белизны короткими волосами. Был он чисто выбрит, не щеголял модными сейчас баками, да и одет был предельно просто: в джинсы, белую майку и коричневую, потертую на швах куртку. В руках у него нелепым пятном выделялся яркий глянцево-черный пакет перевязанный широкой серебряной лентой. Подобный пакет уместнее всего смотрелся бы в руках какой-нибудь модной богатой девицы, порхающей по Пятой авеню между бутиками и ресторанами.

- А кто дает концерт, любезный? – спросил предполагаемый рейнджер, вынув из кармана пачку «Мальборо» и протягивая ее Питу.

Пит благодарно кивнул и угостился. Закурили.

- Да вот… - равнодушно сказал Пит. – Хард-энд-хэви группа «Kiss». Популярные.
- Вот как? – откликнулся собеседник.

Пит манул рукой в сторону афиши. На афише красовались, прости господи, четыре разукрашенные морды.

- Хороши, - сказал длинный. – Боюсь, я слегка выпал из общественной жизни последнее время. А что, хорошо поют?
- Громко, - сказал Пит. Питу было почти пятьдесят, через пару месяцев у него должен был появиться внук, и ему было не до новомодных музыкальных течений.

Сигаретный дым сладко щекотал ноздри, Пит отвлекся на мысли о дочке и ее непутевом безмозглом муже, а когда опомнился, высокого мужика как не бывало. Пит завертел головой в недоумении: дядьке решительно некуда было деться, направо и налево тротуар просматривался чуть ли не на полмили в обе стороны, но тот пропал, словно в землю провалился.

Пит потер глаза и мысленно посетовал на ненормально жаркий сентябрь. Потом подумал, что стоит все же сходить к врачу – жена заладила последнее время пугать его инсультом, и ее стенания не прошли мимо его ушей, растревожив нервы.

В то время, когда Пит Эллис оглядывался в поисках внезапно пропавшего собеседника, тот уже благополучно миновал длинный, загибающийся кольцом холл спортивной арены, и нырнул в маленький узкий проход.

Вообще следует сказать, что для человека постороннего, мужик с выгоревшими волосами вел себя как-то подозрительно уверенно и ловко.

Он быстро прошагал по запутанным проходам, вовсе не привлекши к себе никакого внимания, и свернув еще пару раз направо и налево, вдруг вышел практически к самой сцене.
Здесь суетились. Молодые и не очень парни в потных футболках и в бейсболках на головах прытко таскали туда и сюда охапки проводов, чуть в стороне, у ступенек, ведущих на сцену, крутились две девицы-ассистентки – одна наизготовку с ящиком косметики, другая – с бутылочками кока-колы.

За втихомолку матерящимися работниками сцены присматривал один из помощников генерального Мэдисон-сквер-гарден – директор концертного отдела миссис Мэгги Киссирер.

Мэгги занимала этот пост последние шесть лет, за которые навидалась всякого. Поэтому, несмотря на неразбериху, царящую за сценой, она моментально выхватила взглядом новую фигуру – и явно неуместную в данных обстоятельствах.

Мэгги, бросив взгляд на сцену (там было все в полном порядке: все сверкало, пыхало огнем, ревело и слепило прожекторами), решительно обратилась к появившемуся незнакомцу:

- Будьте любезны, сэр, представьтесь, покажите ваш пропуск и объясните, что вы тут делаете? – сказала Мэгги грозным голосом.

По опыту она знала, что вполне способна нагнать страху на кого угодно. Сам генеральный менеджер при ее появлении в кабинете резво вставал с кресла для душевного рукопожатия.

Но незваный гость ничуть не впечатлился грозным мэггиным видом, а наоборот, заулыбался от уха до уха весьма обаятельной улыбкой и бросился к Мэгги, будто к родной бабушке в момент подписания завещания у нотариуса.

- О дорогая миссис Кассирер, как необыкновенно я рад вас видеть! – завопил он, с легкостью перекрывая буханье басов.

Мэгги попятилась – прохиндеев в шоу-бизнесе хватало, а обаяние таким субъектам полагалось по умолчанию.

- Представьтесь, сэр, - сказала она, подпустив металла в голос. – Иначе мне придется позвать охрану!

Подозрительный мужик тотчас же закивал, щелкнул каблуками, порядочно изумив таким нестандартным поведением Мэгги, поклонился и сказал, одновременно протягивая ей визитную карточку:

- Пол Бессун, к вашим услугам.

Действительно, на визитке значилось: «Поль Бессун, журнал «Кот и конь», помощник главного редактора».

Журналист, поняла Мэгги Кассирер и немного расслабилась. Возможно, охрану звать и не придется.

- Мэгги Кассирер, помощник генерального менеджера, - представилась она в свою очередь. – Мистер Бессун, вы пришли немного не туда – вам нужно в зал для пресс-конференций! Концерт закончится через пятнадцать минут, звезды будут давать интервью сразу после, так что я сейчас попрошу кого-нибудь проводить вас туда…
- Дорогая Мэгги! – сказал Бессун, придвигаясь ближе и нависая над мэггиным ухом. – Какая же пресс-конференция, когда ваш пресс-атташе пообещал мне эксклюзивное интервью сразу после концерта?

Заявление это не только не успокоило Мэгги Кассирер, но и привело ее в значительное раздражение – никакого уговора насчет эксклюзивных интервью, насколько она знала, не было и в помине, а уж представить себе, о чем один из музыкантов рок-группы «Kiss» может беседовать с представителем журнала «Кот и Конь» она и вовсе не могла. О дрессировке котов?

- Я не знаю ни о каком эксклюзивном интервью! – с негодованием сообщила она.
- Так позвоните пресс-атташе, - сладким голосом предложил ей журналист-проныра.

Зал в это время снова взревел: солист взвыл дурным голосом, гитаристы запрыгали по сцене и извлекли из инструментов истошный вопль, а ударник разразился такой барабанной очередью, будто по гулкому проулку прокатили пустой мусорный бак. При этом все его тело ходило ходуном, а голова тряслась так, что никто не удивился бы, если бы она оторвалась и покатилась прямо в беснующуюся толпу. Все эти звуковые и визуальные эффекты вместе создали чарующую атмосферу кошачьего концерта на металлической крыше в особенно бурном марте.

Девицы у сцены тоже слаженно завыли, пустив слезу. Концерт окончился.

Все заметались, Мэгги бросилась руководить, позабыв о непонятном журналисте.
А тот, вовсе не желая привлекать к себе лишнего внимания, отступил в тень за кулисами, и сгинул из виду.

Следующие десять минут концертанты то уходили со сцены, то возвращались, якобы не в силах расстаться со счастливой оглушенной публикой, бросали в толпу детали своих умопомрачительных костюмов, похожих на гибрид космического скафандра и средневековых доспехов, и, наконец, сыграв напоследок еще несколько заунывных и пронзительных аккордов, завершили шоу.

Музыканты по очереди спустились вниз и тут же, сопровождаемые засуетившейся командой, торжественно-усталой кавалькадой под предводительством Мэггискрылись отправились на пресс-конференцию к заждавшимся журналистам.

И только когда звезды расселись на приготовленных для них местах, каждый за своим микрофоном, когда продюсер группы взял слово, чтобы приветствовать представителей ведущих музыкальных журналов, только тогда Мэгги сообразила, что за столом, не считая продюсера, сидят только трое.

По дороге от сцены до зала пресс-конференций потерялся ударник группы.

Мэгги, у которой все внутри тряслось от нервов и злости, бросилась обратно. Цокая каблуками она галопом пронеслась обратно по коридорам, уже представляя, как она сейчас отчитает непутевую звезду, а заодно лишит аккредитации наглого журналиста и, вызвав охрану, торжественно выпроводит того вон.

На последнем повороте каблук Мэгги зацепился за очередной кабель, толстой змеей лоснившийся на грязном полу, и Мэгги со всего маху шлепнулась на колени, проехавшись вперед еще на два-три фута, разорвав к чертям дорогущие колготки от Wolford и заработав две роскошные ссадины.

Зато падение, возможно, спасло ее от обширного инфаркта: слегка оглушенная, она отреагировала на представившуюся ее взору удивительную и невозможную сцену гораздо менее бурно, всего лишь вытаращив глаза и прижав ко рту ладонь.

Увидела она следующее.

Бессовестный журналюга стоял у сцены, задрав голову, и улыбался. Улыбка его была вовсе не такой, какой он четверть часа тому назад одарил саму Мэгги. Если бы Мэгги спросили, как она бы описала эту улыбку, она вряд ли смогла бы подобрать правильные эпитеты. Однако одно она знала точно – за все ее тридцать восемь лет никто, никогда, включая ее собственного мужа в день их свадьбы, не смотрел на нее так. Мэгги вдруг поняла, что если бы кто-то подарил ей такой взгляд, такую улыбку – она пошла бы за этим кем-то на край земли, да и дальше бы пошла, и ни разу не оглянулась бы назад.

Она наблюдала, как пристальный взгляд пришельца прошелся по футуристическим сапогам на восьмидюймовой подошве, по ногам, утянутым в кожаные штаны в облипку, по тускло-блестящим металлическим накладкам на куртке и выглядывающей из нее тонкой трогательной шее ударника (тот все еще стоял на краю сцены), а после – по разукрашенному в белый и зеленый цвет лицу, с черными полосками на щеках.

Музыкант, в свою очередь, так же долго и пристально рассматривал своего визави. После чего сделал крайне неожиданную вещь - упруго, с места, по-кошачьи прыгнул вперед и вниз, ловко зацепившись руками за шею Бессуна, а ногами – за талию.

Впрочем, и журналист не растерялся, тут же подхватил раскрашенную звезду глэм-рока под задницу и прижал к себе.

- Фагот, - странно позвала Бессуна звезда рокочущим голосом и потерлась носом о журналистскую шею, размазывая грим. – Сорок три года!
- Ну не вечность же, - ответил Бессун, зарываясь в черную гриву. – Мессир оказал мне честь, приказав вернуть ему шута. И вот я здесь, у ваших ног, драгоценный Бегемот.
- Очень удобный предлог покончить наконец с опостылевшей свободой и вернуться в свиту, и даже просить не пришлось, - ехидно пробормотал ударник. - Азазелло поспорил с Геллой, что ты не продержишься пятидесяти лет.

Хотя Мэгги прекрасно расслышала и поняла каждое отдельное слово, общий смысл беседы ускользнул от нее совершенно. Дальше понятнее отнюдь не стало.

- Мессир сказал, что животное совсем отбилось от рук, - не менее ехидно сказал Бессун. – Шляется невесть где, занимается невесть чем. Животному нужно немножко контроля.
- Я кот, хожу, где вздумается и гуляю сам по себе, - строптиво сказало животное и, расцепив руки и ноги, спрыгнуло на пол.
- О да, я уже это слышал, и даже где-то читал, - усмехнулся журналист.

Он рассматривал размалеванного ударника с веселым удовольствием. Мэгги показалось, что она присутствует при разговоре, который начался задолго до ее знакомства с этой скользкой акулой пера, да и с рок-звездой тоже.

- Не надоело? – спросил Бессун, не обращая ни малейшего внимания на то, что собеседник его, только что висевший на его шее, внезапно надулся и отвернулся, обхватив себя руками и демонстрируя недовольство. – Мерлин?

Мэгги запуталась окончательно, но зато немного взяла себя в руки и уж решила было вмешаться, но не успела.

Разукрашенный ударник, которого с какой-то стати назвали Мерлином, а Мэгги прекрасно знала его полное имя из документов, и никакого Мерлина там не было и в помине, вздрогнул, стрельнул искоса глазами, поежился и вдруг буркнул низким тяжелым голосом:

- Надоело.

И подступил к Полю, сцапав за локоть длинными пальцами с выкрашенными в черное ногтями, повелительно потянул за собой куда-то в недра позади сцены, пройдя в футе от отпрянувшей в сторону Мэгги.

- Пойдем. Пора. Я только переоденусь.
- А как же вот это все? – спросил Поль, широким жестом указывая на пустую сцену за спиной.
- Обойдутся. Это все было так, отвлечься… А что это у тебя там за пакет?
- Это? – теперь Поль откровенно развлекался. – А это подарок.
- Покажи, - потребовал Мерлин и тут же, не дожидаясь выхватил глянцевый пакет и засунул туда нос.

Клочки упаковки немедленно полетели во все стороны, словно разодранные острейшими когтями. Подарок явился на свет: им оказался ошейник. Из-за своей портьеры Мэгги очень хорошо могла разглядеть все подробности: ошейник никак не походил на сценическое украшение или же стандартный ошейник для животных – это было серебристое кольцо, сдержанным блеском выдававшее свое явно недешевое происхождение, по всей окружности которого равномерно располагались конусообразные острия.

Мерлин звучно втянул воздух сквозь зубы и исподлобья, тяжелым как свинец взглядом осмотрел Бессуна.

- Примеришь? – спросил тот.

В мгновение ока ошейник оказался на музыкантской шее и сел как влитой. На рок-звезде был надет совершенно ненормальный костюм, лицо было раскрашено так, что опознать в нем человеческие черты с первого и даже со второго взгляда было почти нереально, но все это не производило на Мэгги и сотой доли того впечатления, которое оказал этот ошейник. Мэгги показалось, что она оказалась случайным свидетелем какого-то интимного, не очень приличного акта. В том, как ударник защелкнул этот ошейник на своей шее и погладил его пальцами, в том, какое мечтательное и самодовольное выражение приобрело его лицо, а еще в том, каким хозяйским жестом журналист высвободил попавшую между ошейником и шеей антрацитовую прядь – в этом всем содержалась какая-то невыразимая непристойность, вызвавшая обжигающую волну румянца. И еще – зависть.

Мерлин дернул плечом, кивнул в сторону коридора и пружинисто прошел мимо оставшейся незамеченной Мэгги. До ее ушей донеслось невнятное: «…подумаешь, сорок три года…», «…кто еще тут скучал…» и «…тоже мне, подай ему свободы, кому она нужна…»

- Не ворчи, котик, я расскажу тебе, где я был и чем занимался: я присматривал за очередным гением и его помощниками. Так вот они…
- Я голоден, - в высшей степени равнодушным тоном произнес «котик».
- Купить тебе пакетик «Вискаса»? – невинно спросил Бессун.

Тут Мэгги довелось увидеть престраннейшую штуку: волосы Мерлина сами по себе зашевелились, оттопыренные уши начали вытягиваться и заостряться, и, темнея, каким-то образом переместились на макушку.

В этот самый момент Мэгги решила, что ее позиция на коленях в пыльной складке кулис устраивает ее сейчас как нельзя больше. Уютнее просто не бывает, и хочется посидеть здесь еще, не шевелясь, а еще лучше – не дыша.

Мерлин обернулся, глаза засветились в полусумраке коридора пронзительным желто-зеленым огоньком.

Бессун, правда, ничуть не впечатлился, словно не увидел для себя ничего нового или необычного. Однако примирительно сказал:

- Ну не злись, лучше скажи, в какой ресторан ты хочешь? Французская кухня или итальянская?
- Думаю, суши подойдут прекрасно, - сказал Мерлин и облизнулся, показав нежно-розовый язык и очень-очень острые клыки.

Странная парочка наконец прошла мимо, Мэгги на излете еще услышала, как Бессун с ехидством интересуется, как обстоят дела со свежестью суши и не отказался ли «котик» от дурной манеры жечь неугодные ему заведения.

Мэгги твердо пообещала себе непременно, на следующий же день, прямо с утра, отправиться в церковь. Давно она там не была, так почему бы и не завтра?

А может быть, даже и сегодня.


29 апреля 1552 года; 21.15; Севилья, Испания.

Его Высокопреосвященство кардинал Эрнесто Мария Клаудио да Серда, граф де Перельядо, архиепископ севильский в эту едва начавшуюся, благоухающую, словно пропитанную ароматами ночь сидел в своем кабинете как на иголках. Он уже, наверное, раз десять, поменял местами тяжелую бронзовую чернильницу и кожаный бювар с затейливым узором, переложил с места на место бумаги, попытался читать поданные на его имя прошения (из этого ничего не вышло, так как смысл просьб странным образом ускользал от него), перебрал и переворошил рассортированные секретарем письма и, в конце концов, чтобы успокоиться, взял в руки молитвенник.

Молитвенник так и остался лежать нераскрытым в кардинальских пальцах, а сам кардинал невидящим взглядом уставился в кипы буйно цветущей сирени за окном. Ветер играл с тяжелыми, налитыми гроздьями черно-фиолетовых в прозрачной севильской ночи соцветий, и в шевеленьях этих мерещилось кардиналу что-то неприличное, почти порочное.

Вот уже третий день кардинал, изнывая от беспокойства, ждал папского легата, который должен был прибыть с минуты на минуту. Дело было важнейшее, секретнейшее, и последствия его Его Высокопреосвященство предсказать не брался. К тому же и личность посланца беспокоила кардинала изрядно, хотя он ни за что, под страхом даже пытки не признался бы в этом никому.

Кардинал да Серда, сорокалетний, высокий, властный, потомственный аристократ из благороднейшей андалусийской семьи, боялся так, что едва сдерживал нервную дрожь. Мысли его постоянно сбивались на то, что было заперто сейчас в подвалах его резиденции, хотя кардинал пытался отвлечься чтением богословских книг, молитвами, прогулкой, а днем – необходимыми делами, требовавшими его участия.

Но не получалось, ничего не получалось. Раз за разом он ловил себя на том, что подавить желание спуститься в подземную келью, которую сейчас охраняли монахи, сменяясь каждые три часа, становится все труднее и труднее. Болезненное любопытство безжалостно дергало натянутые кардинальские нервы, как уличный музыкант струны своей гитары.

Толстая дубовая дверь неслышно приотворилась, и на пороге показался брат Сильвио, личный секретарь архиепископа.

- Что? – спросил кардинал.
- Он прибыл, монсеньор, - прошелестел секретарь, сутулясь.

Кардинал сделал знак закрыть дверь поплотнее. Брат Сильвио понятливо скользнул ближе, наклонился над откинувшемся в кресле кардиналом и зашептал в ухо почти бесплотно, обдав кардинала запахом вспотевшего, несвежего тела:

- Представился как отец Паоло Фаготтиста. Все печати подлинные, бумаги в полном порядке…

Кардинал раздраженно махнул рукой и отодвинулся. Тяжелый дух сирени смешался с источаемым секретарем амбре, чуть не вызвав у кардинала приступ тошноты.

Кто бы сомневался в бумагах! Нет, кардинала терзало совсем другое – личный легат папы Юлия III, полномочный представитель префекта Верховной и Священной Конгрегации Римской и Вселенской Инквизиции, был ко всему прочему, по слухам, членом самого молодого, самого загадочного, самого опасного и беспощадного ордена – Общества Иисуса и, по совместительству, учеником и личным другом Игнатия Лойолы.
Орден иезуитов был утвержден Папой Римским всего лишь двенадцать лет тому назад, но кардинала да Серду, как и многих других, ужасало, какое чудовищное и необъяснимое влияние начинали приобретать братья-иезуиты внутри Римской Католической церкви и у светских властей.

И вот сейчас ему предстояло встретиться с одним из них лицом к лицу.

- Зови, - приказал кардинал секретарю и поднялся навстречу гостю.

Брат Сильвио метнулся прочь, и тут же снова появился, почтительно согнувшись в поклоне и придерживая дверь.

На пороге возник папский посланец. Первые секунды кардинал пораженно разглядывал его: собрав все правды и неправды о иезуитах, поучаствовав в нескольких полных намеков и недомолвок беседах, он подспудно ждал, что посетитель его будет непременно светского облика, ничуть не похожий на человека, имеющего отношение к церкви. Общеизвестно было, что иезуиты предпочитали не афишировать себя, и даже Папа позволил им бывать на людях в том виде, в которым они считали нужным появиться.

Словом, кардинал да Серда, учитывая обстоятельства, послужившие причиной этой встречи, ожидал увидеть воина, рыцаря.

Сейчас же перед ним оказалась фигура, в иной ситуации вовсе не вызвавшая бы у кардинала ни капли интереса. В кабинет ступил высокий, заметно худой монах в простой черной грубой рясе, подвязанной обычной веревкой. Капюшон был низко опущен, не давай рассмотреть лица.

- Отец Фаготтиста, - приветствовал его кардинал, спохватившись и не зная, стоит ли протягивать для поцелуя руку с перстнем.
- Монсеньер, - глухо сказал монах, этим и ограничив свое приветствие старшего по сану. – Его Святейшество поручил мне выразить вам его благодарность за вашу непримиримую борьбу с врагами Святого Престола и сим передает вам свое благословение…
- Вся моя жизнь направлена на процветание Святой Церкви, и нет мне награды лучше, чем мое служение, - ответил кардинал, склонив голову.

Отец Фаготтиста кивнул.

- Не желаете ли вина? – предложил кардинал папскому легату, не столько желая проявить гостеприимство, сколько – рассмотреть, кто же скрывается под капюшоном.

Простой вид посланца вдруг неожиданно успокоил кардинала, вернув ему уверенность в себе.

- Я предпочел бы приступить к делу, - ответил легат. – Не стоит медлить.

Тогда кардинал кивнул и жестом предложил гостю следовать за ним. Действительно, чем скорее он избавится от проблемы, а вместе с ней и от неприятного гостя, тем будет лучше.

Кардинал вел легата по знакомым наизусть коридорам своей резиденции, и тут снова к нему подкрался липкий страх. Кардиналу внезапно показалось, что в ночной тиши он слышит призрачный шепот, что портреты, которыми были увешаны стены, следят за их маленькой процессией и, проводив их глазами, перемигиваются и гримасничают у них за спиной.

Кроме того, в этот же момент до кардинала дошло, что отчетливо он слышит только шарканье ног брата Сильвио, а вот легат, шествовавший прямо за его спиной, идет так тихо, что кардинал не мог разобрать ни звука. Странное дело было и с запахами – до кардинала все так же доносился неприятный душок секретаря, а легат словно и не провел три дня в дороге. Кардинал почувствовал, как все волоски на его теле встают дыбом. Он совсем уж было решил повернуться, хотя бы для того только, чтобы справиться с собой, доказать себе, что не трусит, но что-то внутри него вдруг сжалось от такого невыразимого ужаса, что кардинал махнул рукой на свою гордость, мечтая лишь поскорее добраться до места и избавиться от всего этого, забыть как страшный сон и эти последние, ненормально жаркие дни, и тягостный визит.

Они миновали переход, связывающий резиденцию архиепископа с собором, и по узкой винтовой лестнице стали спускаться в подземелье. Под подошвами сандалий гадко скрипел песок. Еще в начале спуска кардинал взял в руку один из приготовленных факелов, а брат Сильвио – другой, и от мятущихся теней фигура папского легата, закутанного в свою черную рясу, казалась размытым сгустком колеблющейся тьмы.

Перед кельей, с четками в руках, стояли два францисканца.

При виде кардинала один из них снял с пояса связку ключей, и, не промолвив ни слова, отпер дверь. Ключи слабо звякнули в полной тишине.

Кардинал вошел в келью, посторонился, пропуская легата, и сказал:

- Вот он.

Демон, сжавшись в комок, лежал прямо посередине каменного пола. Ноги и руки его были опутаны пропитанными в святой воде веревками, под обрывками некогда дорогого камзола виднелась бледная белая кожа. На звук скрипнувших петель демон поднял черноволосую голову, и из под спутанных, засыпанных песком волос, сверкнули ярко-голубые глаза, измученные, злые и непокорные.

Кардинал, несмотря на сухую пыльную жару кельи, почувствовал, как заледенели пальцы и спина покрылась противной холодной влагой.

Легат, обозрев представшую перед ним картину, повернулся и властным жестом выставил вон и монаха-францисканца, и брата Сильвио. Дверь немедленно закрылась со стороны коридора. Они остались втроем.

- Как вам удалось? – спросил отец Фаготтиста у кардинала, выпрастывая руки из широких рукавов рясы. Перед кардиналом мелькнули длинные пальцы, подходящие скорее музыканту, чем священнику.
- Один из дворян случайно увидел, как демон обернулся котом, - сказал кардинал, с ужасом прислушиваясь к дребезжанию собственного голоса. – Монахи подкараулили его со святой водой, с веревками и с распятиями.

Простота, с которой им удалось выследить и изловить демона, до сих пор изумляла самого кардинала несказанно. Хуже всего было то, что никто не знал, что делать дальше – в архиепископате Севильи не было ни одного священника, способного справиться с пойманным бесом. Инквизиторы юлили и изобретали предлоги отказаться – конечно, с яростью думал кардинал, это не еретиков на кострах жечь! В Рим умчался гонец с письмом, и с тех самых пор, как гонец вскочил на лошадь, а в подземелье грохнули, закрываясь, замки, кардинал потерял покой.

Папский легат тем временем снял с головы свой капюшон, и да Серда тут же пожалел о своем любопытстве. Чувствуя, как слабеют колени, кардинал решил, что лучше бы уж отец Фаготтиста оставался в том виде, в котором явился.

Кардинал увидел перед собой скуластое, суровое, изможденное лицо аскета. Волосы Фаготтисты были коротко острижены, белы как луна, а когда он взглянул на кардинала в упор, тот и вовсе застыл, чуть ли не парализованный увиденным: папский легат был бледен до невозможности, так, что даже желто-багровый огонь факелов не мог добавить красок его чертам, и из-под белесых бровей на кардинала смотрели кошмарные, ярко-красные глаза.

Отец Фаготтиста оказался альбиносом.

Кардинал малодушно подумал, что пойманный демон выглядел гораздо более по человечески.

- Значит, донос, - констатировал Фаготтиста. – Ну, ничего нового.
- Что? – спросил оглушенный кардинал и тут же спохватился, - да-да, донос.
- Понятно, - сказал Фаготтиста, и уже не обращал больше на кардинала внимания, полностью занявшись демоном.

Он приблизился, ткнул того ногой. Демон приоткрыл глаза шире, издав едва слышное, придушенное шипение.

- Попался, - сказал Фаготтиста, усмехнувшись.

Усмешка эта напугала кардинала еще больше, а вдобавок показалось ему, что в голосе Фаготтисты мелькнуло какое-то странное, абсолютно невозможное сочувствие.

Демон слабо шевельнулся, разворачиваясь, и перевернулся на спину. В тех местах, где его запястья и лодыжки охватывали веревочные петли, кожа была сожжена до язв и кровавых ошметков.

Тут Фаготтиста, нимало не смущаясь, поднял подол рясы, обнажив до бедра неожиданно мускулистую ногу. Выше его колена кардинал увидел металлический обруч, блестящий, с шипами, прикрученный к ноге тонкой цепью. Зрелище было жуткое и притягательное одновременно, да Серда смотрел во все глаза, ему и в голову не пришло отвернуться.

Фаготтиста, не обращая внимания ни на кардинала, ни на лежащего демона, принялся разматывать цепь, шипя сквозь зубы, когда задевал рукой за шипы на обруче. Демон заерзал, засучил ногами, лицо его исказилось.

Когда его поймали, он только насмехался над охотниками, да ругался сквозь зубы, поливая монахов шквалом отборных и изобретательных оскорблений. Потом явно ослабел, от часа к часу теряя все больше сил, но оставался непокорен, и никакого смирения не проявлял. Теперь же, при виде Фаготтисты, вдруг обмяк, начал жалко всхлипывать и дрожать.

Кардинал, забившись в угол кельи, мечтал, чтобы все поскорее закончилось.

Фаготтиста наконец размотал цепь, снял с ноги обруч, опустил подол рясы, скрыв ногу со с кровавыми потеками, и, приблизившись снова к демону, опустился на одно колено. Тот затрясся.

- Ну вот и все, - нежно сказал Фаготтиста, защелкивая обруч вокруг шеи демона. – Вот и все.

Кардинал ощутил, как от этой нежности желудок его скрутился в комок, а сердце испуганно сжалось. Демон, чуя конец, совсем обмяк.

Фаготтиста ловко снял с демона веревки, отбросив их брезгливым движением в угол кельи. Подергал ошейник, проверяя, крепко ли держит замок, и потянул за цепь.

Демон покорно встал и двинулся за папским легатом, повесив голову и шаркая ногами. Фаготтиста вновь натянул на голову капюшон, и молча пошел прочь из кельи, вверх по ступенькам, выше, выше, на улицу, где его прямо перед собором ждала наглухо закрытая черная карета без гербов и прочих знаков.

Он впихнул демона в карету, и тут же полез внутрь сам, не прощаясь, метнув только лишь быстрый взгляд в сторону кардинала. Кучер, тоже закутанный во все черное, хлестко щелкнул кнутом.

Кардинал кивнул, проводил рванувшую с места карту глазами, и, чувствуя себя больным и старым, не оглядываясь, пошел к себе в кабинет, от всей души надеясь забыть и последние три дня, и демона, и особенно - жуткого папского легата..

В карете тем временем происходило следующее: легат сдернул с головы капюшон, вдруг сделавшись из беловолосого альбиноса светло-рыжим, чуть веснушчатым по скулам голубоглазым мужчиной, без каких либо признаков аскезы или других лишений. Отцепив от ошейника цепь, он с силой прижал к себе демона, втянул его полностью на свои колени, обхватив рукой за затылок, и притиснул лицом к груди.

Доведись кардиналу да Серде увидеть, с какой страстью иезуит обнимает демона, вряд ли бы это прошло без последствий для кардинальского рассудка.

Впрочем, душевное состояние кардинала оставалось проблемой только самого кардинала. Сидящие в карете забыли о нем сразу же, как только из-под колес брызнули дорожные щебень и грязь.

- Убью идиота собственноручно, - рыкнул Фаготтиста в макушку демона, зарывшись носом в спутанные черные космы.
- Боюсь-боюсь, - хриплым, разбойничьим голосом отозвался демон, едва шевеля запекшимися губами.
- Безмозглый шут, - сказал Фаготтиста со смесью злости и облегчения в голосе. – Еще и шутки шутит… Ну, совсем плохо?
- Лучше, - кратко ответил демон и поерзал, устраиваясь удобнее. – Гладь. Ошейник сними.
- Э нет, - Фаготтиста, как и просили, начал гладить по волосам, аккуратно разбирая сбившиеся в колтуны пряди. – Потерпишь еще пока.


30 апреля - 1 мая 1552 года; 12.00; замок неподалеку от города Честер, графство Чешир, Западная Англия.

- И что же это я наблюдаю, позвольте спросить? Как прикажете все это понимать? У меня тут подготовка к балу в разгаре, а из свиты на месте только Гелла и Азазелло! А остальных где носит? Даже черт не знает, где их носит! Возмутительно.

Провинившиеся, стоявшие прямо перед троном, покаянно повесили головы. Бегемот даже сделал попытку проковырять носком сапога наборный пакрет. Фагот тяжко вздохнул.

- Один совсем отбился от рук, распустился, сбежал, позабыв все свои обязанности! Зачем сгинул, строптивое животное, отвечай? Нет, ну никакого сладу!
- Кинжал хотел, - проблеял Бегемот, отводя глаза. – Мессир.
- Ну, и где кинжал? – язвительно сказал мессир. – Что за кинжал?
- Чезаре Борджиа, - еще тише ответил Бегемот. – Не смог, подставился, попался.
- И это вот мой шут, по определению ловкач и проныра, - утомленно посетовал мессир. – Позор. С кем я работаю…

Позади трона кто-то весело хмыкнул, не удержавшись.

- Нам бал открывать через десять минут, а мне приходится свиту воспитывать! Ну а ты, Фагот – что ты забыл в Севилье?
- Известно – что, - хрюкнули за троном.
- Я его наказал, лишил силы, чтобы проучить, заметьте, всего на три – три! – дня, даже не на неделю! И что же? Тут же второй, наплевав на все, мчится его спасать, вопреки всем моим воспитательным усилиям! Подумаешь, подпортили коту шкуру. Заживет, не в первый раз. Ну, что скажешь?

Фагот молчал, уставившись взглядом в пол. На голове непокорно торчали рыжие вихры.

- Дожили! – устало сказал мессир, прикрыв глаза рукой. – Мятеж внутри свиты, и открытое неповиновение пред моим лицом! Нас засмеют наверху.

За троном опять заржали, уже и не скрываясь.

- Прочь с моих глаз, бездельники. Животное порядочно наказать, твоя обязанность, Фагот. Все понял? Кнут дать?
- Спасибо, мессир, все есть, - с плохо скрытой радостью, что нагоняй подошел к концу, ответил Фагот.
- Вон! – приказал мессир. – Гелла, подойди. Королева бала на месте?

Фагот и Бегемот, почтительно поклонившись, попятились, стараясь казаться незаметными, медленно отодвинулись прочь, шмыгнули за дверь, и вот тут, уже не теряя времени, пошли по галерее, все быстрее и быстрее с каждым шагом. Наконец, побежали, Бегемот вырвался вперед, прыгнул, в полете обернувшись огромным котом, рванул вперед, цепляясь когтями за гобелены на стенах и полу.

Фагот не отставал. На всех парусах они ворвались в большую темную комнату, освещенную лишь пронзительным лунным светом, лившимся сквозь узкое стрельчатое окно. Лунные лучи, проходя сквозь витраж, разбивались на серебристые, сиреневые и дымчатые пятна, плававшие в густом синем сумраке, облизывали огромную кровать, островом высившуюся посередине.

Фагот захлопнул дверь, отсекая далекие звуки начавшегося бала, и ловко схватил кота за загривок. Тот тут же повис тряпкой, безвольно опустив лапы и хвост.

- Пожалуй, надо выполнить приказ, - задумчиво сказал Фагот, созерцая проплешины на лапах кота, оставшиеся от веревок. Шерсть там еще не успела восстановиться. – Отодрать тебя безжалостно, чтоб надолго запомнил.
- Ммм… - мурлыкнул Бегемот. – Знаешь, фальшивый иезуит, вот цепи и кнуты – они меня просто восхищают… Или ты имел в виду что-то еще?

Тут кот извернулся, цапнул Фагота за палец, шлепнулся на кровать и вернулся в человеческий облик. В отличие от предыдущей ночи, выглядел он гораздо лучше – все такой же худой юный обормот, но из тела ушла вся болезненность, стоило только вернуться силе, волосы лежали лоснящимися тугими завитками, глаза нахально блестели.

- Ну давай, - сказал паршивец. – Наказывай, мой рыцарь. Как ты вытащил меня от злых-презлых инквизиторов, я так впечатлился! И эта ряса! О-о…

Фаготу вдруг вспомнилась та далекая ночь, когда Бегемот увидел его, а он сам – Бегемота. Бегемот, наглый шут, пользуясь статусом любимчика мессира, сразу наложил на Фагота лапу, захватив того в свое полное и безраздельное владение. Признаться, сопротивления не было оказано никакого. Рок, сказала Гелла. Предназначение, поправил ее мессир. Мое, мурлыкнул кот.

Бегемот завозился на кровати, привлекая к себе внимание. Рубашка полетела в одну сторону, рейтузы в другую. Он развалился по подушкам, голый, длинноногий, с четко очерченными ребрами, раздвинул колени и провел рукой между ног.

Фагот медленно расстегнул ремень, глядя бесстыднику прямо в глаза. Бегемот облизнулся, тут же соскользнул с кровати и оказался на коленях прямо перед Фаготом. Фагот смотрел в запрокинутое лицо с полуприкрытыми блядскими глазами, запустил руку в густые шелковистые волосы и потянул к себе. Картина как всегда сводила с ума, тело свело вожделением, в горле застрял комок. Бегемот ткнулся лицом Фаготу в пах, с шумом втянул носом запах и высунул язык. Фагот чувствовал, как нетерпение ноет в животе, как болезненно наливается член. Блудливый котяра всегда действовал на него одним, совершенно однозначным образом, и это не было секретом ни для одного, ни для другого. Поэтому Бегемот опять приподнял лицо, улыбаясь и не отводя блестящих глаз от глаз Фагота, открыл рот и втянул внутрь головку, чмокнув губами с нескрываемым наслаждением.

- Вот так, - сказал Фагот низким голосом. – Искупай, старайся.

Бегемот что-то неразборчиво фыркнул, не выпуская члена изо рта, но послушно насадился глубже, впуская Фагота до самого горла, так глубоко, что Фаготу казалось, еще чуть-чуть, и Бегемот коснется мошонки губами.

Бегемот сосал изумительно, с воодушевлением, касаясь всех нужных местечек на члене Фагота, вылизывая налитую вену и натянутую уздечку, поглаживая умелыми пальцами яйца, при этом еще и стонал – словом, просил прощения изо всех сил.

Черные локоны при каждом движении головы скользили по животу Фагота, и он понял, что долго не выдержит, а хотелось растянуть удоволь… э, наказание.

Он вздернул Бегемота вверх, прижался ртом к распухшим губам, дурея от шального, расфокусированного взгляда, которым одарил его Бегемот.

- Что? – слабым голосом спросил тот, повиснув на у него руках. – Я хочу…
- Ложись, - велел ему Фагот, толкая в кровать носом в подушки и прижимая сверху одной рукой. Второй он пытался выпутаться из одежды, но ничего не выходило.

Пришлось оставить Бегемота на минуту, чтобы раздеться. Бегемот лежал ничком на кровати, искоса поглядывая на Фагота, с зовущей и нетерпеливой гримасой на лице, выпятив зад.

- Ну, сколько можно возиться? – спросил он и вздернул задницу еще выше.
- Наглая тварь, - процедил сквозь зубы Фагот, наконец освободившись и опершись коленом о кровать. – Не терпится?

Бесстыдно выставленные напоказ ягодицы сводили с ума, полностью парализуя способность соображать.

Фагот подобрался ближе, прижался вплотную, длинно выдохнул, закрыв глаза. Провел членом по ложбинке, сжал зубы и толкнулся внутрь.

- Больно! – сказал Бегемот капризным тоном и дернулся назад, навстречу.
- Потерпишь, - сквозь зубы процедил Фагот. – Ты наказан.

Ответом ему стал невнятный смешок и жадное ерзанье. Фагот, наплевав на жалость, ритмично вбивался внутрь, глубже и глубже. Бегемот проныл что-то бессвязное и пошлое, потом стоны превратились в вовсе неразборчивое бормотанье. Фагот старался двигаться медленнее, с оттяжкой, чуть задерживаясь на входе. То, как Бегемот вертел задом, всхлипывая и задыхаясь от похоти, подмахивал, изо всех сил пытаясь собрать разъезжающиеся колени, быстро и верно сводило его с ума. Единственной мыслью, которую еще хоть как-то удавалось удержать в мозгу, было – дождаться, дождаться, дождаться, пока…

Бегемот бессильно распластался по постели, полностью отдавшись на волю Фагота. С каждым движением он только дергался, обозначая встречный рывок, жалобно терся, уже не помня себя, совсем одурев от страсти и наслаждения.

- Ну, будешь еще сбегать? – прошипел Фагот, вбивая бедра еще сильнее, вгоняя член еще глубже.
- Мммммыыы, - проныл Бегемот. – Ещщщееееоооо… сильнее-е
- Ах еще-е-о? Быстрее?- обещающе протянул Фагот и наддал еще. – Будет тебе сейчас быстрее, выше, сильнее…

Бегемот начал орать в голос, да так пронзительно, что кусочки цветного стекла в витраже затрепетали в медной оплетке. Фагот со всей силы приложил ему по гладкой, нежной ягодице, второй рукой сжимая бедро до синяков. Бегемот пискнул, чуть ли не мяукнул и кончил, свиваясь в спазмах удовольствия. Фагот сорвался прямо за ним, почувствовав, как оргазм сначала пробил огненным лучом вдоль позвоночника, прострелил от копчика до затылка, и жгучей волной пошел дальше по всему телу, заставив задохнуться, выгнуться до предела, сжать пальцы так, что ногти до крови впились в податливое чужое тело.

Да нет, не чужое. Свое.

Тишина бухала в ушах как набат. Потом сквозь вату блаженной одури и опустошения снова начали пробиваться отзвуки бала.

Фагот растянулся на измочаленном Бегемоте, не в силах даже отползти в сторону. Впрочем, тот не возражал. Ошейником Фагот больно расцарапал себе подбородок, когда, кончая, вцепился Бегемоту зубами в плечо.

- Сейчас сниму, - пообещал Фагот.
- Ну уж нет, - зевнув, сказал Бегемот. – Пусть будет, мне нравится.

Фагот не удержался, щекотно фыркнул Бегемоту в шею.

- Поздно фыркать, - сообщил Бегемот и ухитрился повернуться.

Теперь он лежал на спине, зацепившись ногами за поясницу Фагота, а руками – за бока.

- Почему это – поздно? – лениво спросил Фагот. Тело сладостно ныло, после оглушительного оргазма требуя немедленного сна.
- А ты думал, это игрушки? – спросил Бегемот, подцепив пальцем тускло блеснувший в темноте ошейник. – А вот нет, дорогой ты мой рыцарь, необразованный еретик, катар и прочий альбигоец, ты сам не знаешь, во что ввязался.
- Ну что еще? – пробормотал Фагот. Разговаривать, как и шевелиться не хотелось совершенно. Хотелось просто лежать, подоткнув под себя неугомонного беса, и чтобы тот заткнулся и дышал только тепло и уютно в плечо. – Я думал, все самое ужасное со мной уже случилось.
- Ты теперь мой! – с нескрываемым удовлетворением почти что пропел Бегемот. – Мой, мой, мой, совсем мо-ой!
- Я и так твой, - буркнул Фагот. – Тоже мне новость.
- Э нет, - самодовольно ответил хитрый бес. – Ты выкрал меня у врагов, обессиленного и поверженного, одел на меня ошейник, как знак своей власти, увез прочь – понимаешь? Ты заявил на меня права и привязал к себе. Я – твой, а ты – мой. Навсегда.
- А что, раньше было как-то по-другому? – ехидно осведомился Фагот. – Бегемот, будь любезен, умолкни уже и дай поспать, а? Тебе, кстати, тоже силы восстановить не надо?

Но Бегемот не угомонился, завозился, выбрался из-под Фагота и сел рядом, начал дергать за руку.

- Ну что? – спросил Фагот. – Не мучь меня, демон, дай поспать.
- Вставай, пойдем со мной! – потребовал Бегемот, продолжая выворачивать Фаготу руку. – Ну вставай же!
- Знаешь, я уже жалею, что вытащил тебя от инквизиторов, - с чувством сказал Фагот и тоже уселся. В голове звенело.
- Я принадлежу теперь тебе, значит, ты должен делать все, чтобы мне было хорошо, - безапелляционно сообщил Бегемот.
- Ты ничего не путаешь, нет? Почему-то мне казалось, что должно быть как-то наоборот, - вяло огрызнулся Фагот, вылезая вслед за настойчивым Бегемотом из уютной кровати.

Бегемот, не дав ему одеться, потащил его из комнаты, опять по коридорам и лестницам, и вдруг они оказались на одной из башен замка, вывалившись на открытую площадку прямо под ярчайшее ночное небо. Звезды как иглы бегемотова ошейника кололи глаза своим светом, луна висела ослепительным белым кругом, немного кособоким.

Голый Бегемот в лунном сиянии сделался серебряным, и даже волосы отсвечивали сдержанным платиновым блеском.

- Посмотри, какие тут звезды… С этой башни, кажется, самый лучший вид на звезды во всем мире.
- Мда? – с сомнением спросил Фагот, подняв взгляд. – Откуда ты знаешь?

Звезды как звезды. В Лангедоке, пожалуй, и поярче будут.

- Я тут жил раньше, - сказал Бегемот, перевесившись через каменную ограду вниз и снова выставив весь тыл на обозрение. Как и любой оборотень, наглый кот абсолютно не стеснялся наготы. – Давно.
- Да? – внезапно заинтересовался Фагот. – И как давно? И что ты тут делал?
- Да так, - ответил Бегемот из-за парапета, свесившись еще ниже и болтая ногами в воздухе. Голый круглый зад светился не хуже луны. – Жил тут, помогал одному королю Грааль искать…
- Вот как, - спокойно сказал Фагот.

Зная Бегемота, можно было легко представить, как именно он искал тут Грааль.

Бегемот вынырнул из-за ограждения, подошел к Фаготу и повис на шее, заглядывая в глаза. Улыбался он так широко и сладко, что казалось – кроме улыбки не осталось больше ничего.

- Р-ревнуешь? – безошибочно определил он причину внезапного спокойствия Фагота. – Зря. Это было полторы тысячи лет назад, лет за пятьсот до твоего рождения. Ты вообще не забыл, что раньше был смертным, а? Рыцарь?
- Нет, я выше ревности, - с усилием сообщил Фагот. – Как звали тебя тогда, демон?
- Ну да, ну да, - рассмеялся Бегемот. – Конечно, ты выше этого. Тогда – недолго, кстати, - меня звали Мерлином.
- Дурацкое имя, - сказал Фагот. – Идиотское.
- Мммм, - невнятно ответил Бегемот, устраиваясь поудобнее в руках Фагота и задирая нос в небо. – А звезды здесь все же хороши…
- Да, действительно, неплохой замок, - невпопад сказал Фагот.

Ну, раз уж он завел себе животное…


12 июня 2011 года; 15.47; вокзал Термини, Рим.

Когда санитары бригады скорой помощи, вызванной к прибывшему в Рим поезду, на кресле-каталке везли по перрону к машине миссис Палмер, мимо деловито прошел высокий худой рыжий господин с элегантным саквояжем в руках. Рядом с ним, очевидно, шагал его спутник, голенастый молодой человек со встрепанными черными волосами, стараясь не отставать и прижимая ухом к плечу мобильный телефон.

- Да-да, я понял, мы скоро будем! Только почему так быстро? Мы хотели еще заехать в Монако, давненько мы не были в казино… Ах, он уже взял его на работу… Ну, это меняет дело.

Трубка разразилась возмущенными звуками.
Рыжий господин дернул плечом, но, впрочем, не обернулся и в разговор не вмешался.

- А что такого? – капризным тоном отбивался черноволосый. – Мне было скучно… Да не ворчи, сказал же – скоро будем. Ты только не забудь одеться, дорогая, а то твой кружевной передничек по нынешним временам смотрится вполне определенным образом…

Телефон, видимо, что-то пообещал игривому молодому человеку, потому что тот рассмеялся и сказал, кося глазом на все же обернувшегося рыжего:

- Нет-нет, целоваться я с тобой не стану, дорогая… Да и Фагот вот будет недоволен, ты же знаешь, он не любит делиться…

И тут же сделал страшные глаза, показывая, что всего лишь пошутил, и самую чуточку кривляясь.

*Бессун - англ. bassoon - фагот